19.02.2022
Владимир Ленин непричастен к гибели бывшего царя и его семьи
азговор со старшим следователем по особо важным делам Владимиром СОЛОВЬЁВЫМ ведёт политический обозреватель «Правды» Виктор КОЖЕМЯКО

(Окончание. Начало в № 17)

Тобольску недолго суждено было оставаться тихим местом

— Однако, как легко представить, «укромное, тихое место» — Тобольск — совсем недолго продолжало оставаться таковым?

 — Действительно, легко представить. Ветры из столиц долетали сюда, а там происходили события грандиозные. Смена власти! И это создаёт в Доме Свободы (так к тому времени именовался бывший губернаторский дом в Тобольске) ситуацию некоей неопределённости и повышенной напряжённости.

Учтите хотя бы следующее. Временное правительство перестало платить зарплату солдатам царской охраны, а большевистское ещё не начало. К тому же революционизация среди солдат нарастает. Солдатское собрание, например, постановило снять погоны. Теперь в Тобольске за ношение погон можно было получить неприятности. Бывало, местные жители нападали на людей в погонах и избивали их, а погоны срывали. Солдатский комитет гарнизона 3 января 1918 года решает снять погоны с Николая II.

— То есть от желанных для царской семьи изолированности и покоя мало что остаётся?

 — Покоя, собственно, к этому времени давно уже нет. Мешками приходили письма в бывший губернаторский дом, особенно много в адрес Александры Фёдоровны. Писалось о её отношениях с Григорием Распутиным, высказывались всякие скабрёзные предложения царевнам. Как ни удивительно, даже из Америки письма добирались.

— А как новая власть в столицах реагирует на продолжающееся пребывание царской семьи в Тобольске?

 — Первое время — никак. Не до этого было. Да и не возникало поводов особо заниматься «бывшими». Ну живут там и живут, каких-то политических телодвижений не совершают — и ладно.

Однако у екатеринбургских большевиков с их повышенно радикальной, как я уже говорил, настроенностью проявляется всё больший интерес к Тобольску. Тем более что оттуда начинают упорно ползти слухи: царская семья замыслила побег. Достигая Екатеринбурга, слухи эти затем не только широко транслируются, но и усиливаются, в чём-то дополняются.

Слухи растут. Они публикуются в газетах, причём, подчеркну, далеко не только и не столько большевистских. Пока ещё много разных газет. Пишут, например, что царь развёлся с царицей. Сообщают, будто Николай постригся в монахи и ушёл в Абалакский монастырь. Есть известие, что он вообще убежал в неизвестном направлении. Вовсю муссируется слух, что у причала на Иртыше стоит в полной готовности лёгкая шхуна «Святая Мария» — специально для того, чтобы умчать царскую семью за границу.

Иногда опровержения на подобную «информацию» тоже печатают, но редко и самым мелким шрифтом на последней странице газеты. А слухи-то бегут! Они воспринимаются взахлёб, как авантюрный роман. Они будоражат и тихий Тобольск, и настороженно-грозный Екатеринбург, всё более внимательно следящий, что же там, в Тобольске, вокруг царской семьи происходит.

Вдобавок ко всему в этот момент здесь появляется весьма загадочная фигура, которая усиливает интригу.

— Кто же это?

 — Волею обстоятельств— мой однофамилец. По имени Борис Николаевич Соловьёв. Личность авантюрная. Зять Распутина — женат на его младшей дочери Матрёне (Марии). А до этого якобы несколько лет провёл в Индии, где обучался гипнозу и всевозможным приёмам оккультизма. Например, убийству на расстоянии. Это он сам о себе друзьям рассказывал. А белогвардейский следователь Николай Соколов, который потом будет заниматься делом о расстреле царской семьи, сочтёт Соловьёва масоном и немецким шпионом.

В Февральскую революцию поручик из вольноопределяющихся Борис Соловьёв делает карьеру — становится адъютантом Гучкова. С помощью скрытых корниловцев получает должность помощника начальника отдела Дальнего Востока при военном министерстве и вроде бы работает в комиссии «по приёмке особо важных заказов для обороны государства». Не знаю, была ли на самом деле такая комиссия — сочинить этот человек мог что угодно. Доподлинно известно: деньги очень любил.

— Но с какой целью появился он в Тобольске?

 — С целью освобождения царской семьи. Уже после Октября Соловьёв с непонятными функциями поступает на службу к банкиру Карлу Иосифовичу Ярошинскому, близкому к знаменитой подруге императрицы Вырубовой и вообще к кружку Александры Фёдоровны. Кладут ему 40 тысяч рублей жалованья в год. Одновременно Вырубова уговаривает Ярошинского выдать Соловьёву 25 тысяч рублей для помощи императорской семье. Так вот, получив эти солидные деньги в царских купюрах, Соловьёв и направляется в Тобольск.

— А там как он действует?

 — Прямо скажу, странно. Священнику Алексею Васильеву он сообщил, что приехал по поручению «центра» освободить царскую семью и что возглавляет крупную вооружённую организацию. Понятно, это сразу становится известно царю, его семье и всему их окружению, вызвав радость и большие надежды. Ещё бы! Сам зять любимого Григория Ефимовича Распутина прибыл как освободитель.

— И что дальше?

 — А дальше практически ничего. Всё оборачивалось какой-то опереттой. Ходит Соловьёв по Тобольску, ходит под окнами губернаторского дома. Императрица из окошка ему улыбается, царь и все остальные о нём говорят. Ссужают ему деньги, кое-что из царских драгоценностей передают. Планы строятся самые фантастические. Например, сплавиться на моторных лодках до устья Иртыша, а потом на север, просить у англичан корабль и плыть в Лондон через Ледовитый океан…

— В общем, одни фантазии?

 — Не более того. Но 7 февраля 1918 года Соловьёв возвращается в Петроград и рассказывает, что собрал группу единомышленников и дело освобождения бывшего императора вместе с его семьёй близится к успешному завершению.

Видимо, опытный не только в финансовых делах Ярошинский не очень-то поверил Соловьёву, поэтому выделил на сей раз всего 10 тысяч рублей. Однако тот с помощью Вырубовой продолжил сбор средств среди более наивных и, когда у него было уже несколько десятков тысяч рублей, снова отправляется в Тобольск. Опять к священнику Алексею Васильеву.

Происходит там и ещё одна знаменательная для «освободителя» встреча — с молодым, 19-летним почитателем царской семьи Сергеем Марковым. Ему Соловьёв рассказывает сказки о том, что руководит «братством святого Иоанна Тобольского», созданным для освобождения царя, и входят в эту организацию якобы уже 120 человек. А в Петроград сообщает о создании офицерского отряда в 300 сабель.

— Тоже сказка?

 — Разумеется.

— Но, тем не менее, Марков стал сподвижником Соловьёва в его авантюре?

 — На очень короткое время. Наверное, по заданию Соловьёва Марков отправляется на родину Распутина, в село Покровское, и там до него доходит известие о большой неприятности, случившейся с «начальником»: Соловьёв арестован.

Действительно, это произошло в Тюмени. Борис Николаевич иногда чересчур «зарывался» и терял чувство опасности. Арестовали его большевики. А выручила каким-то чудом распутинская дочь, жена Мария — Мара, как он её называл. В своём дневнике она записала, что слезами залилась, увидев Борю в железной клетке.

Дабы закончить сюжет с этим незадачливым «освободителем» царской семьи, скажу: бежав от большевиков из Тюмени, он был потом снова арестован — уже белыми в Чите. И опять выбрался благодаря той же Маре! Её подругой оказалась подруга печально знаменитого атамана Семёнова. Вот тот и принял меры. А на пальце атаманской подруги появился чистейшей воды императорский бриллиант…

Чтобы предотвратить якобы готовящийся побег, в дело вступают омские, тюменские, уральские…

— Владимир Николаевич, надо бы поконкретнее разобраться, как в начале 1918 года складывались отношения между центральной и местной властью, а если географически — между Петроградом, Москвой, Екатеринбургом и Тобольском. Поскольку, как я понимаю, это были главные адреса, так или иначе оказывавшие влияние на дальнейшую судьбу семьи Николая II.

 — Я добавил бы к этим адресам ещё Омск и Тюмень. Дальше поймёте почему.

Если говорить о Тобольске, где по-прежнему оставалась семья бывшего царя, то обстановка там день ото дня всё более накалялась. После разгона Учредительного собрания из Петрограда возвратилась тобольская делегация, которая привезла с собой инструкцию о ликвидации всех местных учреждений и организаций Временного правительства. В конце января 1918-го сложил свои полномочия тобольский губернский комиссар Пигнатти — библиотекарь и краевед, человек достаточно мягкий, который, с точки зрения требований времени, с обязанностями своими не справился и справиться не мог. Сложил полномочия 24 января и Василий Панкратов, назначенный в своё время комиссаром по охране бывшего царя.

— Ну, а кто же возглавил новую власть в городе и губернии? Кто стал во главе царской охраны?

 — Это всё происходило весьма непросто. И как раз присутствие в городе семьи бывшего императора и его самого стало неким особым обстоятельством, вокруг которого начали сталкиваться разные силы.

Неразбериха с охраной царской семьи нарастала, поскольку на смену старым солдатам из Петрограда прибыли новые, прошедшие революционную школу в столице, но и прежние не ушли. Раздоры, трения между ротами. А вскоре появляются и ещё претенденты на охрану так называемого Дома Свободы.

В начале марта 1918 года из Омска в Тобольск прибыл комиссар Запсибсовета В. Д. Дуцман, и вслед за ним появился отряд из сотни омских красногвардейцев во главе с А. Ф. Демьяновым. Вот он, Демьянов, и был назначен чрезвычайным комиссаром Тобольска и Тобольского уезда.

— Он же возглавил контроль над домом, где находилась семья бывшего царя?

 — Омские красногвардейцы действительно первым делом решили взять под свой контроль Дом Свободы. Но не тут-то было! Охрана дома воспротивилась. Тогда Николай II в дневнике записал, что бойцы отряда охраны начали готовить к бою пулемёты.

В общем, схватка могла бы получиться нешуточная. Спасло то, что омский отряд повёл себя довольно спокойно. Фактически он отступил. Вообще, за всё время со стороны его бойцов не было ни одного выстрела. Не был арестован ни один человек, не провели ни одного обыска.

— А в чём состояли их действия?

 — Разогнали органы старой власти и создали новый губернский Совет. Председателем его стал Павел Хохряков. Бывший матрос, кочегар броненосца «Император Александр II», он был ещё раньше тайно заброшен в Тобольск екатеринбургскими большевиками. Обосновался здесь, женился, а вот теперь вошёл во власть.

— Но что происходило с охраной царя?

 — Она оставалась, как и раньше. Однако поскольку слухи о готовящемся побеге царской семьи распространились к этому времени уже очень широко, то в ряде соседствовавших с Тобольском большевистских организаций решают принять свои меры, чтобы побег предотвратить. И вслед за омским отрядом в Тобольск прибывает отряд тюменский. За царём!

— Что-нибудь им удалось?

 — Омичи тюменцев выгнали. Между прочим, царская семья слышала, как со свистом, гиканьем и бубенцами на пятнадцати тройках тюменский отряд покинул Тобольск.

Потом тюменцев сменили уральцы. Две группы уральского отряда под командованием Семёна Заславского прибыли в Тобольск 28 марта и 13 апреля. И тогда же, в апреле 1918-го, из Екатеринбурга прибыл ещё один отряд во главе с Бусяцким.

— У екатеринбуржцев по-прежнему наибольший интерес к царской семье?

 — Я говорил об особенно радикальном настрое в руководстве этой организации. Он существенно усиливался влиянием левых эсеров, находившихся в составе Урал-облсовета. Так что здесь ещё раньше начали создавать боевые спецгруппы, которые посылались тайно и разными путями к Тобольску, чтобы перекрыть маршруты возможного царского побега. В деревнях члены этих групп для маскировки изображали из себя коробейников…

Но теперь план в Екатеринбурге разработан уже более масштабный, и нацелен он прямо на Тобольск. С задачей захвата Романовых, для чего посланным отрядам предписывалось при необходимости «открыть военные действия». Вопрос ставился так: доставить живыми или мёртвыми.

— То есть второе не исключалось?

 — В том-то и суть! Не только не исключалось, а предусматривалось — фактически как основная цель. Знали в Екатеринбурге, что Москва готовит судебный процесс над бывшим царём. Однако здесь это считали ненужным «излишеством». Лучше всего захватить царскую семью в Тобольске, а затем «потерять» где-нибудь по дороге в неразберихе Гражданской войны. На самом деле — под любым предлогом уничтожить.

— Значит, екатеринбургский план по сути противостоял Москве, противостоял Ленину?

 — Безусловно. Однако в Москве тайных планов уральцев не знали. Многочисленные сигналы о ненадёжности охраны царской семьи и об организации возможного побега вынудили Кремль реагировать — принять решение перевезти её из Тобольска в Екатеринбург.

— А почему был избран именно Екатеринбург?

 — Требовалось доставить царя с семьёй в пункт, где, во-первых, можно было обеспечить более надёжную охрану, а во-вторых, откуда в любой момент быстро можно привезти в Москву для проведения суда. Этим двум требованиям, казалось, полностью соответствовал Екатеринбург.

Совнарком и ВЦИК поручают доставку Романовых из Тобольска своему надёжному человеку.

— Кому же было доверено возглавить надёжную охрану царя и его близких при переезде их из Тобольска в Екатеринбург?

 — Это Константин Алексеевич Мячин, член партии большевиков с 1904 года, организатор боевых дружин во время Первой русской революции. В октябре 1917-го стал членом Военно-революционного комитета, делегат II Всероссийского съезда Советов. Был членом коллегии ВЧК и заместителем Дзержинского сразу после создания этой организации. Самая главная его характеристика — человек редкостно смелый и решительный. Таких же для выполнения ответственного задания подбирает себе в отряд. Около ста человек, которых лично знал по боевым действиям во время революции 1905 года. Берёт только тех, кому безоговорочно доверяет. При отряде свой телеграфист. На вооружении пулемёты — целых девять штук.

— А какая реакция в Екатеринбурге на этот отряд и его миссию?

 — Мячин (у него в это время подпольный псевдоним — Яковлев) отправляется в Тобольск как раз через Екатеринбург. На вокзале он встречается с местными руководителями — Голощёкиным и Дидковским. Показывает свои мандаты. А они у него действительно серьёзные! Руководителями партии и Советского государства предписано всем гражданам и организациям под угрозой расстрела на месте оказывать Яковлеву всяческое содействие.

В данных ему полномочиях подчёркнуто, что «груз» (так для конспирации называли в переписке Романовых) обязательно должен быть доставлен живым. Вот категорическое указание Ленина!

Конечно, это руководителям уральским никак не могло понравиться. Они-то направляли свои отряды в Тобольск с противоположным заданием — во что бы то ни стало Романовых «ликвидировать». И вот теперь два задания столкнулись.

Доставить живыми?

Или мёртвыми?

Ответы и действия разные

— Что же, отряд Мячина—Яковлева с заданием центра и отряды, посланные Уралоблсоветом, действительно сталкиваются?

 — Расскажу по порядку. Это ведь прямо-таки история для приключенческого фильма. Не придуманная, а реальная.

Мячин по пути в Тобольск сперва встречает екатеринбургский отряд Авдеева и подчиняет его себе. То же самое происходит с отрядом Бусяцкого, который имел задание убить Романовых. А вот с третьим, имевшим такое же задание отрядом, который возглавляет Семён Савельевич Заславский, у Мячина не получается.

Заславский — личность по-своему яркая. Молодой, ему всего 28 лет, но уже дважды судим за революционную деятельность. Слесарь по рабочей профессии, он служил на Балтийском флоте и окончил школу гардемаринов. Пользовался исключительным авторитетом среди рабочих. Я всё это к тому говорю, что обе стороны в происшедшем столкновении возглавлялись очень незаурядными людьми.

— Как действует Мячин по прибытии в Тобольск? Насколько я понимаю, ему ещё надо со стражей царской как-то решать вопрос…

 — Ну да, гвардейцы-молодцы полковника Кобылинского. Эти молодцы, правда, уже давно сидят без денег и очень хотят уехать из Тобольска. А у Мячина есть деньги, да и поезд ждёт его в Тюмени. Вот на этой основе Мячин и договаривается с Кобылинским, предъявив свои высокие документы. Задолженность отряду охраны за несколько месяцев выплачена, отношения налажены. Охрана соглашается на переезд царя из Тобольска в Екатеринбург. Правда, есть вполне естественное сомнение: а не будет ли вреда царю при переезде, то есть не угробят ли его по дороге?

Мячин находит выход: предлагает организовать совместную охрану. Ему это даже на руку: отряд его усилится солдатами-фронтовиками.

— А как относится к переезду царь?

 — Отрицательно. Но больше, пожалуй, не потому, что боится возможной беды. Ему кажется, везут его, чтобы он поставил свою подпись под мирным Брестским договором, который считает позорным и который без его подписи союзники, наверное, не признают. К тому же в это время царевич болен, лежит в постели.

Но Мячин настаивает на необходимости ехать. И в конце концов решение совместно принимается такое: поедут Николай, Александра Фёдоровна и дочь Мария, а также доктор Боткин и несколько слуг. Остальные со слугами и охраной пока остаются (перевезут их в Екатеринбург позднее).

А всё, что развернётся на сей раз по дороге до столицы Урала, было вызвано именно разными задачами, которые решали отряд Мячина—Яковлева и екатеринбургский отряд Заславского. Тот самый вопрос — главный: доставить живыми или мёртвыми?

— На чём поехали?

 — Сперва на телегах. Причём надо было спешить: реки вот-вот вскроются. И когда ещё только грузились, к Мячину подходит Заславский и говорит: мол, ты рядом с Николаем не садись — мы его по дороге кончать будем. Мячин отвечает: мне приказано доставить «груз» живым — и я его доставлю. «Ну гляди», — примерно так, наверное, Заславский ответил посланцу Ленина и Свердлова.

— Его поведение, конечно, очень не понравилось выполнявшим радикальное задание Уралоблсовета?

 — Ещё бы! Встал поперёк. Заславский несколько приотстаёт со своим отрядом и собирает секретное совещание: как быть? Сам он предлагает у села Ивлеева, где Мячин—Яковлев устроит первый ночлег, выставить засаду. «На всякий случай» — как писали потом некоторые участники в своих мемуарах.

Но на самом деле всё куда серьёзнее. К Мячину перебегает боец из отряда Заславского — Александр Неволин — и сообщает: принято тайное решение расстрелять царскую семью и весь ваш отряд. Боец этот искренне поражён, потрясён. И больше всего, наверное, тем, что свои будут убивать своих!

— Есть от чего поразиться…

 — Да, Уралоблсовет пошёл на то, чтобы убить чрезвычайного и полномочного комиссара Кремля. Пошёл на то, чтобы полностью уничтожить весь большевистский отряд (более ста отборных товарищей!), представлявший Москву, а затем выдать, будто какие-то «зелёные» их убили.

Вот до чего дошло противостояние центра и Уралоблсовета по «царскому вопросу»! Мячину стоило невероятной изобретательности и пришлось гнать лошадей буквально изо всех сил, чтобы избежать намеченной расправы.

Но дальше — больше. После сумасшедшей скачки по весенней распутице, быстрой смены коней, переправы по ненадёжному льду (река Тобол вскроется ото льда на следующий день!) прибывают в Тюмень. Здесь предстоит посадка в поезд. И здесь же Мячину по секрету сообщают: готовится крушение этого поезда!

Оказывается, Уралоблсовет принял решение пустить состав с царём под откос. И ведь не только с царём и его близкими, а опять-таки со всем большевистским отрядом, выполняющим задание Ленина.

— Ну и ситуация…

 — Мячин вместе с «грузом» и своими бойцами садится в литерный поезд, но у него уже продуманы ответные шаги. В то время, когда по всей линии на Екатеринбург идут распоряжения председателя Исполкома Уралоблсовета Белобородова, чтобы организовать столкновение с этим поездом и уничтожение отряда Мячина, который якобы оказался предателем, тот неожиданно разворачивает состав на Омск.

Не знал, что при нём есть осведомитель из Екатеринбурга — Авдеев, который тайно сообщает руководству Урал-облсовета о действиях и планах кремлёвского комиссара. Так что, когда подъезжают к Омску, там уже ждут пушки, вооружённый заслон.

— Хлеще любого детектива закручено!

 — Это верно. Предупреждённый Мячин, оставив поезд, на отцепленном паровозе прорывается всё-таки в Омск, где находит своего старого друга В. М. Косарева — однокашника по партийной школе на Капри. Теперь он — председатель Омского Совета. Вместе они связываются по телеграфу со Свердловым, объясняя ситуацию. И только после непосредственного вмешательства Свердлова, после данных гарантий Мячину (а до него, конечно, Ленину и Свердлову), что поезд не тронут и он дойдёт до Екатеринбурга, движение продолжается.

— Добрались теперь уже без приключений?

 — Если не считать того, что ждало их в Екатеринбурге.

— Что же ждало?

 — Когда подъехали к вокзалу, то увидели на площади перед ним бушующую толпу. И слышались яростные выкрики, что царя сейчас растерзают. Короче, мог произойти самосуд.

— А каким образом удалось его избежать?

 — Там стоял под парами ещё какой-то состав, который Мячин сумел развернуть между своим поездом и разъярённой толпой. А затем он перегоняет поезд на станцию Екатеринбург-2.

Словом, как видим, очень большими усилиями, решительностью и удивительной изобретательностью большевик Константин Мячин, он же Яковлев, сумел выполнить поручение, данное ему Лениным и Свердловым. Те, кто для конспирации назывался «грузом», были доставлены к месту назначения в целости и невредимости.

Приняв решение о расстреле царской семьи и осуществив его, руководители Уралоблсовета поставили Кремль перед фактом.

— Достаточно убедительно звучит, что в это время Ленин и Свердлов не имели намерений уничтожать царскую семью. Но, может быть, такие намерения возникли у них позже?

 — Абсолютно точно можно сказать, что к 16 июля 1918 года, то есть накануне расстрела, в Москве всё ещё готовится суд над Николаем II. Есть документы.

Кремль считал необходимым провести судебный процесс над Романовыми и был против немедленного расстрела царя. Не говоря уж о его семье. Подтверждений тому много. И Ленин, и Свердлов всячески сдерживали одержимость руководителей Уралоблсовета на сей счёт. Самое интересное, что по тогдашнему законодательству к бывшему царю нельзя было применить смертную казнь. Внесудебная расправа практиковалась широко, а по суду такой исход исключался. Об этом хорошо знали в Уралоблсовете.

— В самом деле, хочется назвать их поведение одержимостью…

 — Наверное, дух Великой французской революции с тогдашней казнью короля и королевы витал над головами некоторых уральцев… Надо вот что ещё отметить: сильное давление в Уралоблсовете левых эсеров, которые всё время требовали немедленного расстрела Романовых, обвиняя большевиков в либерализме и непоследовательности. Дескать, скрывают царя от народного возмездия за высокими заборами дома Ипатьевых. По свидетельству одного из участников событий, «ожидалось нападение на дом отряда анархистов, лидер которых кричал в Совдепе большевикам: «Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это сделаем мы сами!»

Когда сегодня называют Ленина и Свердлова инициаторами происшедшего в Екатеринбурге, на реальность просто закрывают глаза. Эта расправа им не только была не нужна, но, скажу так, прямо «невыгодна»! Ведь за живых членов царской семьи можно было кое-что выторговать у «мировой буржуазии». О ряде больших «неудобств», которые влекла за собой гибель царской семьи, я уже сказал раньше.

— Но из Екатеринбурга упорно добивались своего?

 — Когда добивались от Москвы, то получали отказ. Приведу выдержку из воспоминаний активного деятеля УралЧК и участника расстрела царской семьи Михаила Медведева-Кудрина: «Сообщение о поездке в Москву к Я. М. Свердлову делал Филипп Голощёкин. Санкции Всероссийского центрального исполнительного комитета на расстрел семьи Романовых Голощёкину получить не удалось. Свердлов советовался с В. И. Лениным, который высказался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Фёдоровной…»

— Здесь всё достаточно ясно.

 — Вывод мой такой: вопрос о расстреле 17 июля 1918 года царской семьи, её приближённых и слуг ни с Лениным, ни со Свердловым не согласовывался. О том, что решение о расстреле Николая II не было известно Ленину вплоть до 17 июля, говорит, например, и тот факт, что на запрос копенгагенской газеты по поводу слухов о гибели царской семьи Ленин отвечает: «Бывший царь невредим. Все слухи только ложь капиталистической прессы».

Когда в июне пошли слухи о гибели царской семьи, то в дом Ипатьева московские руководители, не доверяя уральцам, специально посылали командующего фронтом Рейнгольда Берзина, который лично убедился в том, что царская семья жива. О том, что подготовка к расстрелу царской семьи не была согласована с Кремлём, говорит сам текст телеграммы, направленной на имя Ленина и Свердлова. Прямой связи между Москвой и Екатеринбургом тогда не было, и сообщение пошло через Петроград. Телеграмму переслал Зиновьев: «Москва, Кремль, Свердлову, копия Ленину. Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите в Москву, что [проведение] условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощёкин, Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом».

Телеграмма принята в Москве в 21 час 22 минуты по московскому времени. Потребовалось какое-то время, чтобы телеграмма дошла до адресатов. Тем более что надо учесть: телеграф тогда находился не в Кремле, а на Мясницкой. Не забудем и разницу во времени — она составляет два часа, то есть в момент принятия телеграммы в Екатеринбурге было 23 часа 22 минуты. В это время Романовым уже предложили спуститься в расстрельную комнату. Мы не знаем, ознакомились ли с телеграммой Ленин и Свердлов до того, как раздались первые выстрелы, но знаем, что в телеграмме ничего не говорилось о семье и слугах, так что обвинять кремлёвских вождей в убийстве детей по крайней мере несправедливо.

— Может быть, кто-то скажет: переписка — это только «дымовая завеса», а Ленин и Свердлов в этот момент сознательно скрывали решение Кремля о расстреле всей царской семьи.

 — Нет, это не инициатива Кремля. Ленин сам стал в определённом смысле заложником радикализма и одержимости руководителей Уралоблсовета. Думаю, на Урале понимали, что расстрел царской семьи может дать повод немцам для продолжения войны, для новых захватов и контрибуций. Но шли на это! Спустя сутки после сообщения о расстреле секретарь Совнаркома Горбунов получает телеграмму Белобородова из Екатеринбурга. Приведу дословно, сохраняя орфографию: «Передайте Свердлову что всё семейство постигла та же участ что и главу Оффициально семия погибнет при евакуации». О том, как отправлялась эта телеграмма, есть интересные воспоминания упоминавшегося члена коллегии УралЧК Медведева-Кудрина: «Александр (председатель Исполкома Уралоблсовета Белобородов) опасался, что В. И. Ленин привлечёт его к ответственности за самоуправство с расстрелом Романовых без санкции ВЦИКа». Я представляю, руководители Урала, как нашкодившие коты, ждали, что их ждёт за жестокую казнь. А что было делать кремлёвскому руководству? Обнародовать «подвиг» уральцев — убийство германских принцесс — и оказаться между молотом и наковальней: между белогвардейцами и немцами? Информация о гибели всей царской семьи и слуг была скрыта на годы.

— Здесь у руководителей Уралоблсовета снова всплывает версия случайной смерти?

 — Да. Известно, что во время пребывания семьи в Ипатьевском доме организуется переписка Николая II якобы с каким-то офицером-монархистом, готовящимся устроить их побег. Писались письма по-французски, передавались через монахинь в пробках бутылей с молоком. Местные чекисты придумали мнимый заговор. А цель одна: выманить царя, семью и убить всех якобы при попытке к бегству. Подходящая мотивировка. Николай, правда, в конце концов отказался, боясь жертв в возможной перестрелке…

Ну, а центру из Екатеринбурга всё время продолжали нагнетать опасность заговора вокруг царя и возможного побега. Тем более что ситуация к июлю обострилась: восстание белочехов, наступление белогвардейских войск на Екатеринбург.

Словом, Кремль поставили перед фактом. Кроме, как говорится, лишней головной боли, центр ничего от уральских товарищей в данном случае не получил.

— Непредвиденные осложнения какие-нибудь были?

 — Например, уже в сентябре советский посол в Германии Иоффе ведёт в швейцарском Берне переговоры с немцами, в том числе о передаче им германских принцесс, то есть дочерей Николая II. Он не знает, что их давно нет в живых…

— А как отнеслось население страны к опубликованному сообщению о гибели царя?

 — Совершенно безразлично, как и за границей. Не было каких-то монархических выступлений, демонстраций. Единственное яркое выступление с осуждением — это слово, произнесённое в Казанском соборе патриархом Тихоном 21 июля 1918 года. Но никакой заметной реакции на это слово не последовало.

— Есть ли хоть какое-то косвенное документальное свидетельство, так сказать, уличающее Ленина и Свердлова в организации расстрела бывшего царя и его семьи?

 — Нет. Можно было бы один «факт» привести, но и он, как выясняется, изначально недостоверен. Хотя ссылаются на него! Речь идёт о гораздо более поздней, 1930-х годов, записи в дневнике Троцкого. А пишет он о том, что уже через какое-то время, будто бы приехав с фронта, узнал о гибели царя и всей семьи. И спросил Свердлова: «Кто решил?» А тот якобы ответил: «Ильич решил».

Но такого разговора спустя время не могло быть! Не могло быть по той причине, что в протоколе заседания, на котором Свердлов объявил о расстреле бывшего царя, среди присутствовавших фигурирует фамилия Троцкого. Стало быть, сочинил он потом тот разговор «после приезда с фронта» со Свердловым о Ленине.

Впрочем, я уверен и уже сказал вам об этом: Троцкий тогда вовсю начинал разыгрывать свою игру, так что удивляться ничему не приходится…

Поделиться в соцсетях:
Made on
Tilda